Жан-Люк Годар: «Хорошие фильмы — это про ощущение, что такое кино снято впервые…»
Последнее, что удалось посмотреть в кинотеатре до карантина, — фильм Жана-Люка Годара «Последнее дыхание» . Символично, не правда ли? Сегодня кажется, что этот фильм стал каким-то знаковым посланием — и для зрителя и для фестиваля Docudays, который впервые провели онлайн и в этом году включили в кураторскую программу «Извините, изображение отсутствует») документальные киноэссе Жана-Люка Годара, Аньєс Варда, Шанталь Акерман, Йонаса Мекаса, Томаса Хайзе и др. В течение кризиса все больше понимаешь, что проблема отсутствующего изображения — это то, с чем люди столкнулись, глядя в сеть. То есть, изображение есть, но изменились условия его восприятия. Как будто бы все, что мы успели увидеть в эпоху переизбытка изображений и текстов, теперь — документальный материал к чему-то новому. И важно осмыслять этот процесс.
Годар со своей особенной оптикой взгляда на мир, несмотря на то, что он из века двадцатого и, можно сказать, динозавр киноистории, создал картины, интересные не только с точки зрения наследия. Речь идет о приемах работы с документальным материалом, о понимании эксперимента в кино. Которое еще в прошлом году могло отпугнуть кинотеатры своей некассовостью, а в этом — стать поводом для дискуссий о будущем кинематографа.
В фильме Алена Флешера «Фрагменты разговоров с Жан-Люком Годаром» режиссер говорит:
«Чем является художественное кино в 21 веке? Что мы понимаем под документальностью?
Кино происходит из литературы и живописи. Там нет инсталляции в современном смысле этого слова. Инсталляция, которую я вижу в современном искусстве — это страх реальности. Страх контакта с реальностью. А любить можно того, кто реален»
Впечатления от просмотра фильма «Фрагменты разговоров с Жан-Люком Годаром» (Morceaux de conversations avec Jean-Luc Godard) у меня сохранились после кинолектория в Довженко-центре. Попробую их описать.
На первый взгляд, сложно ответить: «Фрагменты разговоров с Жан-Люком Годаром» — это о Годаре или о кино? Также, как сложно говорить о Годаре вне его понимания кино. Скорее Годар для Алена Флешера — живая лаборатория переизобретения кино и переосмысления роли искусства в новом времени.
Сложно смотреть такой фильм в незнакомом коллективе и неуютном помещении. Хочется делать паузы, иметь возможность поразмышлять с бокалом вина, вернуться в кресло и обменяться словами с друзьями или коллегами — кто окажется рядом, но неслучайно. И сам Годар располагает к неспешному восприятию кино, рефлексиям о времени и необязательности вердиктов, (хотя он выносит «вердикты» всему).
Жан-Люк Годар:
«Хорошие фильмы — это про ощущение, что такое кино снято впервые…»
«Камера — это не про уверенность, а про сомнение…»
Какое кино будут снимать и смотреть после карантина?
За прошедшие три с половиной месяца на разных берегах интернета предпринимались попытки определить возможное будущее киноискусства. Но вот что мне кажется важным услышать: “послесловие” к фильму о Годаре. Я нашла его у самого Алена Флешера, кинорежиссера, фотохудожника, писателя, который высказывает весьма актуальные мысли относительно ситуации культуры, какой мы ее видим за период вынужденной «паузы»:
«Однажды, наверное, наступит день, когда оригинальные изображения будут забыты, погребенные в многочисленных мобильных, звуковых и трехмерных пространствах, образующим ядром которых они когда-то были.
Счастливы будут или несчастны те цивилизации, где живопись, скульптура и фотография появятся только как архаические источники первичной информации, сохраненные вдали от человеческих глах в соответствующей памяти в качестве masters, этого странного плотного остатка, интересного только в перспективе реактивации соответствующим программным обеспечением. В распространяющемся движении симуляций и симулякров, ставших, в свою очередь, легитимными оригиналами, фиксированными и уникальными произведениями на собственных первичных основах, которые превращаются в ценные реликвии, останки того мира, где быть и казаться считались когда-то разными понятиями».
Ален Флешер не говорит здесь о проблеме искусственного вытеснения оригинала. Причем, даже не копией, а тем, что называется «казаться». И ситуация непонимания Годара студентами, которые решили, что режиссер устарел и не «отвечает духу времени», пошли и пожаловались на его лекции руководству университета — об этом упоминается не только в фильме, — сигнал всем, кого волнует разрыв между поколениями, усиливающийся карантином. Вероятность прорывного движения в сторону «казаться» — как следствие конкурентного забега представителей креативного класса к желанному успеху после возвращения с карантина, может редуцировать важные процессы в культуре…
В качестве утешения приведу еще одно высказывание-размышление — слова критика Манни Фарбера, который в 1968-м году написал о Годаре:
«В конце карьеры у этого режиссера будет, наверное, около ста фильмов, и один будет диковиннее другого, у каждого будет свой уникальный скелет, сухожилия и оперение… В его зоопарке уже сейчас имеются розовый длиннохвостый попугай («Женщина есть женщина»), черная с отливом змея («Презрение»), журавль («Банда аутсайдеров»), заяц («Карабинеры»), и одна псевдо-черепаха («На последнем дыхании»)». На полное взаимопонимание между Годаром и публикой надеяться было бы глупо. Но если публика, по крайней мере, не будет забывать дорогу в этот зоопарк (за нулевые годы пополнившийся замечательными экземплярами — «Хвала любви» и «Наша музыка»), то за судьбу кино можно не опасаться. Ведь оно будет жить ровно столько, сколько будут смотреть фильмы Жан-Люка Годара”.
